7 дней в июне. Том 2[СИ] - Алексей Ивакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем темп огня артиллерии стал уменьшаться: первые батареи уже снимались с позиций, чтобы сопровождать наступление не только огнем, но и колесами. И очень хорошо, что потомки вошли в положение и пригнали несколько десятков гусеничных тягачей на смену тем самым СТЗ‑5, на медлительность которых командующий мехкорпусом жаловался при каждом удобном случае. Воздух пронзил оглушительный вой, над головами пронеслись огненные стрелы, и все находящиеся на НП невольно пригнулись: дивизион «Градов» наносил coupe de grace второй линии немецкой обороны. Хацкилевич повернулся к стоящему рядом с биноклем командиру 6‑го кавкорпуса генерал–майору Никитину:
— Ну что, Иван Семенович, наш выход, по коням?
И, мурлыкая «гремя огнем, сверкая блеском стали…» направился к ожидающему его КВ.
— Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин… Ну и что, что товарища Сталина здесь нет? Родина–то осталась…
Сержант Александр Любцов
Рассвет шестого дня войны застал нас в нескольких километрах от Вильнюса, окруженного войсками под командованием Шаманова. Гот, засевший в городе, судя по всему, сдаваться не собирался. Шаманов, с другой стороны, явно не собирался устраивать городские бои, грозящие более чем серьезными потерями. И, похоже, в случае отказа, намеревался город с лица земли просто стереть — будучи на марше мы видели достаточное количество «Градов», «Ураганов», «Точек» и разнообразной артиллерии, чтобы представить себе всю эту мощь, обрушенную на головы оккупантов. Правда, мирным жителям тоже придется не сладко… не хотел бы я оказаться на их месте.
— Опаньки… ништяк, Инет появился, — молодой солдатик из связистов, которому даже восемнадцать можно было дать с натяжкой (реально выглядел лет на пятнадцать–шестнадцать) восторженно уставился в свой айфон.
— И чего говорят во Всемирной Паутине? Хотя какая, к черту, она теперь всемирная. В пору говорить: всесоюзная…
— Тут это, пишут, что начинается крупномасштабное контрнаступление, — захлопал глазами пацан. — А еще, что наши показательно отбомбились по Берлину. Даже ссылка есть на съемки с самолета.
Это предложение меня заинтересовало. Все, что угодно, чтобы избавиться от периодически возникающего перед глазами Витьки, харкающего кровью.
На маленьком экране телефона стройными рядами шли «Медведи», ковром бомб закрывающие небо для жителей виднеющегося где–то далеко под ними города.
Картина, снятая с идущего еще выше самолета, выглядела настолько величественно, так мощно, что так и хотелось прошипеть нечто вроде «получайте, сволочи». Донесшийся до побаливающих еще от грохота ушей голос отвлек меня от видео.
— Это произвол! Простые жители Германии не виноваты в преступлениях режима! — честно говоря, я устал настолько, что даже не хотелось идти разбираться, кто несет эту ересь.
Минутой спустя сие выяснилось само собой — очередной «демократ» (фиг его знает, кто такой — телевизор я не смотрел уже года два, наверное) из «оппозиции» пытался набрать политических очков. Идиот, до сих пор что ли не понимает, что ситуация в мире несколько изменилась? А журналисты что его снимают — они–то хоть это понимают?
Посмотрел в сторону вещающей перед телекамерами сволочи, рассказывающей об ужасах сталинизма и о том, как бедный немецкий народ поддался на уговоры Гитлера, и настрадался от страшной Красной Армии. И о том, что мы примеру советских оккупантов следовать не должны.
Судя по лицу корреспондента и оператора, они как раз все прекрасно понимали и едва сдерживались, чтобы не плюнуть в морду этому «деятелю».
— И немецкий народ не должен страдать из–за ошибок своего руководства! Простые солдаты, запертые в Вильнюсе, тоже ни в чем не виноваты! А эта военщина даже не рассматривает возможность ведения переговоров!
Последнюю фразу я уже не слышал — перемкнуло на словах «не виноваты». Видел я это «не виноваты». Сожженная дотла деревня — вместе с детьми, стариками, женщинами… Разбитая артиллерийским огнем больница в том городке, где мы вчера сражались, и аккуратные кучки расстрелянных пациентов в ее дворе. Занимали нужные Вермахту койко–места, да еще и посмели чего–то там возмущаться.
Останки сгоревшего туристического автобуса — и окровавленные женские трупы неподалеку — «высшая раса» изволила развлечься.
Вспомнились картины хроник Великой Отечественной — концлагеря, карательные отряды…
Вспомнился Саласпилс, где «цивилизованные европейцы» убивали детей на, так сказать, организованной, основе.
Вспомнились рассказы отданных в рабство на фермы — где на одного приличного человека, более–менее нормально обращавшегося с «остарбайтерами», приходилось двадцать сволочей, которых нужно было бы сжечь живьем, как дьявольских отродий.
Подумалось, что становятся понятны призывы некоторых товарищей спалить все это гнездо на хрен в очистительном ядерном пламени. Не обливаться в очередной раз кровью, освобождая не помнящих доброты негодяев, а раз и навсегда — радикально — решить вопрос.
— Любцов! — хриплый голос командира вернул реальность на место, загнав кровавую пелену куда–то в глубины сознания. И я обнаружил, что старательно целюсь в побледневшего «демократа». Рычание, само собой вырывающееся из глотки, ушло.
— Саша, я все понимаю. Я эту гниду сам бы придушил. Но тебе же за это голову оторвут. А мне пацанов еще в бой тащить, и такие, как ты, нужны. Не только мне нужны — тем мальчишкам, которые завтра сюда приедут. Или послезавтра. Или послепослезавтра.
— Чего–то у нас камера забарахлила, — вдруг сказал корреспондент. — Пойдем, проверим батарейки.
И, уже уходя, каким–то другим уже голосом сказал:
— У меня бабка в концлагере умерла. А дед — в Сталинграде погиб.
И вот тут «дерьмократ» сделал свою самую большую ошибку, заявив:
— Это потому, что сопротивлялись европеизации и…
Договорить он не смог — просто не успел. Автоматный выстрел, разбрызгавший содержимое черепушки этого идиота по разбитому гусеницами асфальту, ему этого сделать не дал.
— С-сука, — командир пнул труп. — Таких вот, млять, деятелей надо в колыбели, мразей, давить. «Европеизация», твою мать. Совсем охренели.
Обалдевшие мы только и могли, что согласно кивать.
— Хорошо, что он на немцев нарвался, — вдруг сказал Леха.
Вся наша группа в недоумении на него уставилась.
— Ну, пошел перебегать на их сторону, а фрицы его, походу, не так поняли. И пристрелили. А мы нашли.
Давно это за Лехой замечал. Вроде тормоз–тормозом по жизни, но стоит появиться какой–нибудь жопе, как у него уже через несколько секунд, максимум минут, готов план, как из нее выбираться.
— Да–да. Нам даже камеру разбили, вот, — оператор взглядом попросил у командира разрешения стрельнуть из трофейного «парабеллума». Ротный не дал — сам выстрелил. Камере однозначно хана.
— Туда этой гниде и дорога, — «деятель» даже после своей смерти вызывал своим видом омерзение.
Но — полез не туда, не тогда и не так.
А война — она все спишет.
Москва. Дмитрий Медведев. Президент
Встречу с министром финансов и главой Центробанка президент оттягивал, как мог. Ссылаясь на плотный график, занятость и необходимость решения более насущных вопросов. Но крайняя настойчивость главных финансистов страны сыграла не последнюю роль в том, что сегодня пришлось уделить им почти час времени. При единственном, кстати сказать, условии, с которым те без особого сопротивления согласились — обязательном присутствии на встрече журналистов государственного телеканала.
«Ничего–ничего, — мысленно подбадривал глава государства не особо любящих публичность Кудрина и Игнатьева, — терпите! Лишние уши в такой ситуации очень полезны. И вам, и мне».
Разговор шёл о не самых срочных, но очень неприятных в новых условиях темах: структуре золотовалютных запасов государства и о том, что же делать с валютными средствами, наличными и безналичными, имевшимися на момент переноса у предприятий и организаций, а самое болезненное — у пресловутых «физических лиц». Прекращение, согласно циркулярному письму Центробанка, всех операций с наличной и безналичной иностранной валютой, ещё вечером двадцать шестого октября, вызвало не просто недовольство населения. Согласно информации министерства внутренних дел, по состоянию на утро тридцать первого октября количество стихийных выступлений граждан, протестовавших против решения финансовых властей по всей стране, исчислялось уже сотнями. Самая напряжённая обстановка сложилась в Москве, Санкт — Петербурге и Новосибирске. А если учесть ликвидированные по всей стране месяц назад обменные пункты и закрытие «на инвентаризацию», с последующей национализацией, большинства представительств иностранных банков, то поводов для проявления «гражданской активности», невзирая на все ограничения военного положения, было больше чем один.